Потом, уже значительно позже, в конце XX века, когда танго стало стремительно набирать популярность в Европе, и европейцы толпами поехали в Буэнос-Айрес учиться танцевать, родилось то, что сегодня на занятии кто-то назвал «европейским танго». Европейцы приезжали и требовали от аргентинцев научить их танцевать.
Чего там учить-то? Обнимаешь женщину, чувствуешь ее и ведешь ее под музыку, — сказал бы аргентинец. Но европейцы видели движения и требовали научить их этим движениям, и готовы были щедро за это платить. Спрос рождает предложение, и сегодня полмира учит придуманные кем-то когда-то фигуры, и думает, что это — танго.
Танго — это танец свободы, танец в его чистом виде, танец, растущий изнутри человека и изнутри пары. Этот танец нельзя оценивать со стороны, нельзя ткнуть в кого-то пальцем и сказать — «это не танго» или «они не правильно танцуют». Вы можете сказать, что этот конкретный танец вам нравится или не нравится, но никто не имеет права взять на себя роль хранителя и эталона танго. У каждого свое танго, у каждой пары свое танго, и в каждом танце — свое танго. В этом его изначальная суть.
Почему же мы так страстно хотим учить фигуры? Потому что мы смотрим, как танцует кто-то другой, и думаем, что дело в фигурах. Что то, что нам нравится — это фигуры. Но мы обманываемся, и наши глаза врут нам. На самом деле нам нравится состояние этих людей, и мы не догадываемся, что именно оно рождает эти фигуры в этот самый момент, и что мы хотим испытать, пережить именно это состояние. И мы идем учить шаги и фигуры, надеясь добраться до него, но не находим его ни в шагах, ни в фигурах.
Потому что оно — внутри нас. Во внимании к себе и друг к другу. В способности чувствовать и во внутренней свободе танцевать так, как хотим и можем именно мы и именно сейчас. Поэтому так важно учиться чувствовать себя и друг друга, знакомиться со своим телом и освобождаться от тех телесных, эмоциональных и умственных шаблонов, которые мешают нам быть свободными и танцевать.